Интервью с управляющим фондом Стэнли Дракенмиллер, Интервью с управляющим фондом Стэнли Дракенмиллер . Часть 2 Опции

[fxmen]

Интервью с управляющим фондом Стэнли Дракенмиллер

Начало беседы
Часть 1


продолжение беседы с управляющим фондом Стэнли Дракенмиллер

— Когда вы поняли, что были не правы?
— В пятницу вечером после закрытия мне довелось поговорить с Соросом. Он сказал, что у него есть исследование, осуществленное Полом Тюдором Джонсом, и он хочет показать его мне. Я пришел в его офис, и он достал этот анализ, сделанный Полом примерно месяц или два назад. В исследовании демонстрировалась историческая тенденция фондового рынка ускоряться при движении вниз всегда, когда пробивается восходящая параболическая кривая — что и имело место. Анализ также иллюстрировал исключительно близкую аналогию между поведением цены на фондовом рынке 1987 года и фондовом рынке 1929 года с неизбежным заключением, что мы в тот момент находились на грани обвала.

Я буквально умирал, когда вернулся тем вечером домой. Я понял, что все испортил, и что рынок вот-вот рухнет.

— Вы поняли, что были неправы, только благодаря анализу Пола Тюдора Джонса?
— Фактически есть и второй важный элемент этой истории. В начале августа того года мне позвонила женщина, собиравшаяся уехать на отдых во Францию. Она сказала: «Мой брат говорит, что рынок выходит из-под контроля. Я должна уехать на три недели. Как вы думаете, с рынком будет все в порядке к тому времени, как я вернусь?» Я постарался успокоить ее словами: «Рынок, вероятно, уйдет вниз, но не думаю, что это случится так быстро. Вы можете совершенно спокойно ехать в свой отпуск». «А вы знаете, кто мой брат?» — спросила она. «Ни малейшего представления не имею», — ответил я. «Это Джек Дрейфус», — проинформировала она меня.

Насколько я знал, Дрейфус был занят работой своего медицинского фонда и в течение последних 15-20 лет особого внимания на рынок не обращал. На следующей неделе Говард Стайн привел ко мне в кабинет посетителя. «Это Джек Дрейфус», — объявил он. Дрейфус был одет в шерстяной кардиган и разговаривал очень вежливо. «Я хотел бы узнать о фьючерсном контракте на S&P, — сказал он. — Как вы знаете, я не занимался рынками 20 лет, однако меня очень обеспокоят разговоры, которые я слышу последнее время, когда играю в бридж. Все хвастаются теми деньгами, которые делают на рынке. Это очень напоминает мне все то, что я читал о рынке 1929 года».

Дрейфус хотел найти признаки чрезмерной покупки с маржинальных счетов для подтверждения его вывода о том, что рынок стремится к краху типа обвала 1929 года. Статистика по акциям не показывала какого-либо ненормально высокого уровня маржинальной покупки, однако он прочитал, что люди использовали фьючерсы S&P, чтобы открывать длинные позиции на фондовом рынке с 10-процентной маржей. Он предполагал, что покупка с чрезмерным кредитным плечом теперь перетекла во фьючерсы. Чтобы проверить эту теорию, он хотел, чтобы я провел исследование и определил, нет ли необычно большой спекулятивной покупки фьючерсов S&P.
Поскольку у нас не было под рукой таких данных, для завершения исследования потребовалось некоторое время. По иронии судьбы мы закончили этот анализ после обеда в пятницу 16 октября 1987 года. В общем, эти данные показывали, что до июля 1987 года спекулянты все время играли на короткой стороне, но после этого момента переключились на все более растущую длинную позицию.

В субботу 17 октября я встретился с Джеком Дрейфусом, чтобы показать ему результаты анализа. Помните, он выражал озабоченность по поводу рынка в августе? Теперь уже я был чрезвычайно расстроен, потому что Сорос показал мне исследование Пола Тюдора Джонса.

Дрейфус взглянул на мою работу и сказал: «Думаю, мы немного опоздали для того, чтобы заработать на моих страхах». Это был сокрушающий удар. Я был абсолютно убежден в том, что нахожусь на неправильной стороне рынка. Я решил, что если в понедельник утром рынок откроется выше уровня поддержки, а это было примерно на 30 пунктов ниже моей цены, и не будет сразу же расти, я продам всю свою позицию. Как оказалось, рынок открылся с понижением на более чем 200 пунктов. Я знал, что должен немедленно выходить. К счастью, вскоре после открытия был небольшой отскок вверх, и я смог продать всю свою длинную позицию и открыть чистую короткую.

В тот же день после обеда, без пяти четыре, ко мне зашел Дрейфус. Он сказал: «Простите, что не сказал вам раньше, но я уже продал фьючерсы S&P, чтобы захеджи-ровать свой риск на фондовом рынке». «И сколько же вы продали?» — спросил я. «Достаточно», — ответил он. Я спросил: «Когда вы открыли короткую позицию?» «Ну, примерно месяца два назад». Иными словами он открыл короткую позицию точно на вершине, примерно в то время, когда я убеждал его сестру не думать о неизбежности вершины фондового рынка. Он спросил: «Как вы думаете, нужно ли мне сейчас закрывать свою короткую позицию?»

В тот момент, хотя Доу уже упал на 500 пунктов до уровня примерно 1.700, фьючерсы торговались на уровне, эквивалентном Доу 1.300. Я сказал: «Джек, вы должны закрывать свою позицию сейчас. Фьючерсы S&P торгуются, судя по Доу, с дисконтом на 4.500 пунктов». Он посмотрел на меня и спросил: «Что такое дисконт?»

— И что же, закрыл он тогда свою позицию?
— Конечно закрыл — и точно на абсолютном минимуме.

— Вернемся снова к вашей карьере. Почему вы ушли из Dreyfus?
— Я чувствовал, что управлял слишком многими фондами (семью в то время, когда уходил). В дополнение к собственно работе по управлению время от времени от имени каждого фонда требовалось выступать на презентациях или участвовать в других видах деятельности. Например, каждый фонд проводил по четыре заседания совета директоров в год.

— Как же вы могли находить время заниматься всем этим?
— А я и не мог — потому и ушел. Во время всего этого периода я постоянно общался с Соросом. Чем больше я с ним разговаривал, тем больше понимал, что все, что говорили о нем люди, было неправильным.

— А что о нем говорили?
— Ну, были разные рассказы о текучести кадров в фирме. Якобы Джордж платил людям хорошо, но быстро увольнял их. Каждый раз, когда я упоминал, что Сорос пытается меня нанять, мои наставники в сфере бизнеса твердо советовали мне не соглашаться. Сорос фактически начал называть меня своим преемником еще до того, как я поступил в его фирму. Когда я пришел к Соросу домой на собеседование, его сын сказал мне, что я уже десятый «преемник». Ни один из других особенно долго не продержался. Он считал, что это что-то истерическое. А когда на следующий день я прибыл в офис Сороса, весь персонал говорил обо мне как о преемнике. Им тоже это казалось очень смешным.

— А вы не думали о том, чтобы после ухода из Dreyfus сделать шаг назад и заняться исключительно своим фондом Duquesne Fund?
— Это, безусловно, был вариант. Фактически активы, которыми управлял Duquesne, значительно выросли без каких-либо маркетинговых усилий, просто из-за той известности, что я приобрел благодаря замечательным результатам фондов Dreyfus.

— Почему же вы не пошли по этому пути?
— Просто потому что Джордж Сорос стал моим идолом. Он, казалось, лет на двадцать обогнал меня во внедрении принятой мной торговой философии: держать ключевую группу акций в длинной позиции и ключевую группу акций в короткой позиции и затем использовать леверидж для торговли фьючерсами S&P, облигациями и валютами. Я очень многое узнал лишь из разговоров с Соросом. Я думал, что в этой ситуации не смогу проиграть. Худшее, что могло со мной случиться у Сороса, это что он уволит меня через год, — ив этом случае я получу последнюю часть своего образования и все равно смогу управлять Duquesne. В лучшем случае, все получится.

— Изменились ли ваши отношения с Соросом после того, как вы стали на него работать?
— Первые шесть месяцев наши взаимоотношения были довольно неровными. Хотя у нас были сходные торговые философии, наши стратегии были совершенно разными. Когда я начал у него работать, он собирался быть моим тренером — а тренером он был агрессивным. По-моему, Джордж Сорос — величайший инвестор всех времен, но даже если вас тренирует величайший в мире инвестор, это скорее мешает, чем помогает, если он вмешивается в ваши дела достаточно, чтобы нарушить ритм вашей торговли. На кухне не могут ужиться два повара, из этого просто ничего не получится. Отчасти вина была моя, потому что он, бывало, давал рекомендации, а я боялся возразить. В конце концов, как можно не согласиться с человеком, имеющим такую историю достижений, как у него?

Развязка произошла в августе 1989 года, когда Сорос продал позицию в облигациях, которую я раньше открыл. Раньше он никогда такого не делал. Хуже того, я был очень уверен в той сделке. Нечего и говорить, что я очень расстроился. И тогда мы в первый раз выговорились с ним до конца.

В конце концов, Сорос решил, что не будет вмешиваться в мои дела в течение шести месяцев. Честно говоря, я не надеялся на то, что он выполнит свое обещание, так как он и раньше пытался сделать это, но просто не мог. Дело было спасено, однако, событиями, назревшими в Восточной Европе в конце 1989 года. Как вы, вероятно, знаете, преобразование Восточной Европы и Советского Союза из коммунистической системы в капиталистическую было в последние годы главным увлечением Сороса. Для содействия достижению этой цели он открыл фонды в одиннадцати странах. А когда Джордж находился в Восточной Европе, он при всем желании не мог вмешиваться в мои дела.

И тогда все стало налаживаться. Я не только торговал самостоятельно, без какого-либо вмешательства, но и та же восточно-европейская ситуация привела к моей первой по-настоящему большой сделке для фонда Сороса Quantum Fund. Я никогда ни в одной сделке не был уверен так, как в длинной позиции по немецкой марке, когда была разрушена Берлинская стена. Одной из причин, по которой я был так по-бычьему настроен в отношении немецкой марки, была радикальная теория валют, предложенная Джорджем Соросом в его книге «Алхимия финансов» (The Alchemy of Finance). Его теория заключалась в том, что если огромный дефицит сопровождается снижением налогов и ужесточением кредитно-денежной политики, то валюта страны в конечном счете вырастет. Доллар идеально подтвердил эту теорию в период 1981-1984 гг. В то время общее мнение склонялось к тому, что доллар будет падать из-за огромного дефицита бюджета. Однако из-за того, что жесткая кредитно-денежная политика привлекала деньги в страну, доллар в итоге резко пошел вверх.

Когда была разрушена Берлинская стена, сложилась одна из тех ситуаций, которые были для меня ясны как день. Западной Германии предстояло столкнуться с гигантским дефицитом бюджета для того, чтобы финансировать перестройку Восточной Германии. В то же самое время Бундесбанк не был намерен терпеть инфляцию. И я без колебаний вложился в немецкую марку. Это оказалась замечательной сделкой.

— Какую по величине позицию вы открыли?
— Примерно 2 млрд долларов.

— А вам не трудно было открывать позицию такого размера?
— Нет. Я сделал это всего за несколько дней. Кроме того, открыть такую позицию оказалось значительно легче благодаря общим медвежьим настроениям, царившим в то время. В течение первых двух дней после разрушения стены немецкая марка даже упала, потому что люди подумали, что перспектива растущего дефицита окажет на валюту негативное влияние.

— Не приходят ли вам ум какие-то другие крупные сделки? Особенно меня интересуют их обоснования.
— В конце 1989 года я стал по ряду причин испытывать чрезвычайно медвежье настроение в отношении японского фондового рынка. Во-первых, на многолетнем графике индекс Nikkei достиг очень сильного уровня сопротивления, после чего во всех предыдущих случаях начиналось падение или в худшем случае консолидация. Во-вторых, рынок, похоже, находился в фазе огромного спекулятивного мыльного пузыря. Наконец, и это самое важное — втрое важнее всего, что я только что сказал, — Банк Японии начал значительно ужесточать кредитно-денежную политику.

А вот что в то же время происходило на японском рынке облигаций (Дракен-миллер показывает мне график, из которого видно, что в то же самое время, когда индекс Nikkei рос до рекордных максимумов, японский рынок облигаций стремительно падал вниз). Открытие коротких позиций на японском фондовом рынке в то время было одной из наилучших сделок в смысле соотношения риска и вознаграждения, которые мне приходилось видеть.

—Как обстояли ваши дела в момент начала воздушной войны против Ирака, когда американский фондовый рынок начал стремительно расти без коррекций? Была ли у вас короткая позиция из-за того, что до этого рынок находился в нисходящем тренде? Если да, то как вы справились с этой ситуацией?
— Я вступил в 1991 год с позициями, которые совсем не соответствовали движениям рыночных цен, произошедшим в последующие месяцы. У меня были короткие позиции примерно на 3 млрд долларов на американском и японском фондовых рынках, а также большие короткие позиции на американском и мировых рынках облигаций.
Я начал изменять свою оценку рынка во время первых двух недель 1991 года. При движении вниз пессимизм относительно американского фондового рынка стал чрезмерным. Все говорили о том, как рухнет рынок,если Соединенные Штаты начнут войну против Ирака. Кроме того, отсутствовала широкая поддержка тренда. Хотя индекс Доу-Джонса упал до нового недавнего минимума, новых минимумов достигли лишь восемьдесят из 1700 акций Нью-Йоркской фондовой биржи.

К 13 января я закрыл свою короткую позицию по фьючерсам S&P, но у меня еще были короткие позиции по акциям. В тот день я поговорил с Полом Тюдором Джонсом, который только что вернулся после участия в дискуссии, организованной Barron's. Он рассказал мне, что восемь из восьми участвовавших в ней управляющих капиталом заявили, что имеют крупнейшую за последние десять лет денежную позицию. Я никогда не забуду, что S&P тогда был вблизи 310, и Пол сказал: «Он моментально достигнет 340». К тому времени я уже начал менять свое настроение на бычье, и разговор этот придал мне дополнительный толчок в том же направлении. Я был убежден, что как только начнется война, рынок начнет расти, потому что все, что можно было продать, уже было продано.

— Почему вы не подождали до тех пор, пока война не начнется по-настоящему, прежде чем приступить к покупке?
— Потому что все ждали начала войны, чтобы начать покупать. И я подумал, что нужно начать покупать до 15 января, когда истечет срок ультиматума, выдвинутого Соединенными Штатами.

— А вы полностью переключились с короткой позиции на длинную до начала огромного роста в утро после начала воздушной войны?
— Да, в своем фонде Duquesne Fund, потому что он был более гибким. Что касается фонда Сороса Quantum Fund, то мы перевели с короткой на длинную нашу фьючерсную позицию S&P, но все еще имели огромную короткую позицию по акциям. Значительная часть этой позиции была в акциях банковских компаний и компаний недвижимости — эту часть позиции было трудно быстро закрыть. Но вскоре после начала войны мы полностью перешли в длинную позицию.

— И каков же был ваш результат после того, как все закончилось?
— Каким бы невероятным это ни казалось, мы свели январь с прибылью после того, как в начале месяца у нас была короткая позиция на 3 млрд долларов в акциях по всему миру, короткая позиция на 3 млрд долларов по доллару против немецкой марки и большая короткая позиция по американским и японским облигациям — все эти позиции были направлены против сильного январского роста рынка.

— Почему у вас оказалась такая большая короткая позиция по доллару против немецкой марки?
— Это была та самая позиция, которую мы держали в течение более года, с тех пор как обрушилась Берлинская стена. Базовой предпосылкой этой сделки было то, что немцы будут придерживаться сочетания политики фискальной экспансии и жесткой кредитно-денежной политики — а это для их валюты бычья комбинация.

— Что побудило вас отказаться от этой позиции?
— Было два фактора. Во-первых, во время войны США с Ираком наблюдалась значительная покупка доллара благодаря процессу бегства капитала в «безопасные гавани». Как-то утром прошло сообщение о том, что Хусейн собирается капитулировать до начала наземной войны. Доллар после такой новости должен был резко упасть относительно немецкой марки, но он понизился лишь чуть-чуть, и я почувствовал, что что-то здесь не так. Вторым фактором был слух, что немцы собираются повысить налоги. Иными словами, они собирались изменить свою политику фискальной экспансии, что ликвидировало бы одну из главных причин нашей длинной позиции по немецкой марке. И за одно утро мы купили примерно 3,5 млрд долларов против немецкой марки.

— Соединенные Штаты переживают длительную рецессию и крайне отрицательные настроения потребителей (во время этого интервью в декабре 1991 года). Есть ли у вас какие-нибудь соображения относительно долгосрочной экономической перспективы нашей страны?
— На мой взгляд, 1980-е годы до смешного повторили 1920-е. Мы нарастили отношение долга к ВНП до невероятных уровней. Еще больше в серьезности этой проблемы меня убедили многочисленные поглощения компаний с привлеченным финансированием конца 1980-х годов, которые делали общую ситуацию с долгом все хуже и хуже. Я никогда не рассматривал текущее ухудшение экономической конъюнктуры как спад, я всегда рассматривал его как ликвидацию долга, которую некоторые люди называют депрессией. Здесь речь идет не просто о спаде продолжительностью два квартала. Когда вы наращиваете долг годами, он действует как депрессант на экономику до тех пор, пока проблема долга не будет решена, на что требуется значительный период времени. Ликвидация долга имеет тенденцию продолжаться годами.

— С учетом вашего весьма отрицательного долгосрочного прогноза для американской экономики, имеете ли вы крупную длинную позицию в облигациях?
— У меня была длинная позиция до конца 1991 года. Однако привлекательная доходность должна быть последней причиной для покупки облигаций. В 1981 году публика активно продавала облигации, отказываясь от 15% годовых в течение ближайших тридцати лет, потому что она не могла устоять перед соблазном 21-процентной краткосрочной доходности. Люди не думали о длительной перспективе. Теперь из-за того, что ставки денежного рынка равны всего 4,5%, та же самая несчастная публика снова скупает облигации, на тридцать лет кредитуя правительство под 7,5% годовых. И никого не тревожит, что это правительство живет с дефицитом в 400 млрд долларов.

Текущая ситуация прямо противоположна 1981 году. В 1981 году публике следовало рассматривать поднятие Волкером краткосрочных ставок до 21% как очень положительное событие, которое понизит долгосрочную инфляцию и подтолкнет вверх цены облигаций и акций. Вместо этого люди купились на более высокую краткосрочную доходность. Напротив, сейчас, когда экономика в упадке, дефицит растет, а администрация и Федеральная резервная система находятся в состоянии паники, публике следует понимать опасность покупки долгосрочных облигаций. А вместо этого те же люди, которые продавали в 1981 году свои облигации при 15-процентных ставках, теперь снова покупают те же облигации с 7,5-процентной cf авкой, потому что не могут найти своим деньгам лучшего применения. Еще раз напоминаю, что они не думают о длительной перспективе.

— Ваши долгосрочные результаты значительно превосходят среднеотраслевые. В чем, по вашему мнению, причина таких замечательных успехов?
— Джордж Сорос придерживается философии, которую принял и я: для того, чтобы увеличить прибыль в долгосрочной перспективе, нужно избегать серьезных убытков и время от времени выигрывать по-крупному. Вы можете позволить себе быть гораздо более агрессивным, когда делаете хорошую прибыль. Многие управляющие, достигнув роста в 30-40%, закрывают свой год (т. е. торгуют оставшуюся часть года очень осторожно, чтобы не подвергать опасности ту очень хорошую прибыль, которая уже достигнута). Но для того, чтобы в течение многих лет стабильно получать высокую прибыль,нельзя успокаиваться, получив 30%. Напротив, заработав 30-40%, не стоит останавливаться на достигнутом, нужно постараться достичь конца года со 100-процентной прибылью. Если вы сумеете в течение нескольких лет делать по 100% и избегать убыточных лет, то вы достигнете по-настоящему выдающихся долгосрочных результатов.

— Чему еще вы научились у Сороса?
— Наиболее важный урок, который преподал мне Сорос, состоит в следующем. Главное не в том, правы вы или не правы, главное, сколько денег вы зарабатываете, когда вы правы, и сколько теряете, когда вы неправы. Сорос критиковал меня всего несколько раз, и это всегда происходило тогда, когда я был прав в отношении рынка, но не воспользовался возможностью в полной мере.

В качестве примера могу привести случай, когда вскоре после того, как я начал работать на Сороса, я, испытывая крайне медвежьи настроения по отношению к доллару, открыл большую короткую позицию по доллару против немецкой марки. Эта позиция начала двигаться в мою пользу, и я очень гордился этим. Сорос пришел в мой кабинет, и мы поговорили об этой сделке. «Какую по величине позицию ты имеешь?» — спросил он. «Один миллиард долларов», — ответил я. «И ты называешь это позицией?» — сказал он неодобрительно. Он посоветовал мне удвоить позицию. Так я и сделал, и сделка эта принесла нам значительную прибыль.

Сорос научил меня, что когда ты очень уверен в сделке, надо вкладывать в нее все. Требуется мужество, чтобы быть свиньей. Требуется мужество, чтобы не закрывать прибыльную позицию при огромном леверидже. По мнению Сороса, когда ты в чем-то прав, те не можешь иметь слишком большую позицию.

Хотя в то время я в Soros Management не работал, я слышал, что накануне соглашения Plaza Accord осенью 1985 года другие трейдеры в офисе, подражая Джорджу, открыли накануне этой встречи длинную позицию по иене. Когда в понедельник утром иена открылась с повышением на 800 пунктов, эти трейдеры не могли поверить размеру своей прибыли и возбужденно начали закрывать позиции. По рассказам, Джордж якобы вошел, распахнув настежь дверь и приказал остальным трейдерам прекратить продавать иену, сказав им, что берет на себя их позиции. И в то время как эти трейдеры поздравляли себя с получением крупнейшей прибыли в своей жизни, Сорос смотрел на вещи шире: правительство только что сказало ему, что доллар в течение всего следующего года будет идти вниз. Так почему бы ему не быть свиньей и не прикупить еще (иен)?

Сорос также лучше всех умеет встречать убыток. Ему все равно, выигрывает он или проигрывает на сделке. Если сделка не срабатывает, он достаточно уверен в своей способности выиграть в следующих сделках и поэтому может легко выходить из позиции. На полке стоит много пар обуви, носите только те туфли, которые хорошо сидят. Если вы очень уверены в себе, то убыток вас не беспокоит.

— Как вы справляетесь с психологическим давлением от управления портфелем во много миллиардов долларов?
— Теперь я переживаю по этому поводу гораздо меньше, чем несколько лет назад. У этого бизнеса есть одна замечательная черта — он ликвиден, и вы в любой день можете начисто стереть все с доски. До тех пор, пока я контролирую ситуацию — т. е. до тех пор, пока я могу закрыть свои позиции, — причин для беспокойства нет.
По словам Дракенмиллера, для получения превосходных результатов требуются два ключевых элемента: сохранение капитала и большие выигрыши. О первом принципе говорят и пишут очень много, а второй ценится значительно меньше. В смысле управления портфелем Дракенмиллер говорит, что для того, чтобы достичь по-настоящему хороших результатов, вы должны до конца использовать ситуации, в которых вам по-настоящему везет. Именно в такое время нужно выжимать из рынка все, что можно, а не почивать на лаврах. Необходимо избегать проигрышных лет и стараться в отдельные годы зарабатывать по несколько сотен процентов. Что касается отдельных сделок, то под исключительными выигрышами подразумевается использование большого левериджа в тех нечастых обстоятельствах, когда вы испытываете огромную уверенность. По словам Дракенмиллера: «Нужно иметь мужество, чтобы быть свиньей».

Другим важным уроком, который следует извлечь из этого интервью, является то, что если вы совершаете ошибку, реагируйте на нее немедленно! Дракенмиллер допустил невероятную ошибку, переключившись с короткой на 130-процентную длинную позицию в день накануне массивного обвала акций 19 октября 1987 года, и все же он завершил месяц с чистой прибылью. Как? Когда он понял, что принципиально ошибся, он в течение первого часа торгов 19 октября ликвидировал всю свою длинную позицию и тут же открыл короткую. Если бы он был менее восприимчив и защищал свою первоначальную позицию, столкнувшись с признаками противоположными, или протянул бы время в надежде, что рынок восстановится, он понес бы гигантский убыток. А вместо этого он даже получил небольшую прибыль. Способность воспринимать неприятную правду (т. е. поведение рынка, противоречащее позиции игрока) и реагировать решительно и без малейшего колебания является признаком великого трейдера.

Хотя Дракенмиллер использует метод оценки справедливой стоимости акций и рынка в целом и считает, что этот метод важен при измерении потенциальной величины будущего движения цены при развороте текущего рыночного тренда, он подчеркивает, что для тайминга этот подход использовать нельзя. Ключевыми инструментами, которые Дракенмиллер применяет для тайминга рынка, являются анализ ликвидности и технический анализ.

При оценке отдельных акций Дракенмиллер вспоминает совет своего первого босса, который заставил его понять, что первым шагом любого анализа является определение факторов, которые заставляют ту или иную акцию идти вверх или вниз. Конкретные причины в каждом секторе рынка, а иногда даже внутри каждого сектора могут быть самыми разнообразными.

Весь торговый стиль Дракенмиллера противоречит ортодоксальному подходу к управлению фондами. По его мнению, нет никакой логической причины, по которой инвестор (или управляющий фондом) должен все время почти полностью держать капитал инвестированным в акции. Если анализ инвестора указывает на вероятность предстоящего медвежьего рынка, ему следует полностью перейти в денежную позицию и, возможно, даже в чистую короткую позицию. Вспомните разочарование Дракенмиллера от того, как в середине 1981 года он, испытывая чрезвычайно медвежьи настроения и будучи абсолютно прав в своем прогнозе, все же потерял деньги, потому что в то время все еще не мог избавиться от мысли, что фондовый управляющий должен все время иметь чистую длинную позицию. Вряд ли можно усомниться в том, что долгосрочная прибыль Дракенмиллера была бы значительно ниже, а падения его капитала значительно глубже, если бы он ограничивался только длинной стороной фондового рынка. Гибкость стиля Дракенмиллера — работа с короткими и длинными позициями, а также диверсификация в другие крупные глобальные рынки (например, облигации и валюты) — является, несомненно, ключевым элементом его успеха. В шахматах ферзь, который может двигаться во всех направлениях, является значительно более сильной фигурой, чем пешка, которая может ходить только вперед.

Одной из непреложных истин рынка (или, точнее, одной из непреложных истин человеческой природы) является то, что вы не можете выиграть, если не можете позволить себе проигрыш. Классическим примером является попытка Дракенмиллера сыграть на фьючерсах на казначейские векселя в отчаянном усилии спасти свою фирму от финансовой катастрофы. И хотя он купил фьючерсы всего за неделю до их исторического минимума (вряд ли можно выбрать время для сделки лучше), он потерял все свои деньги. Сделку испортила сама необходимость выиграть — в данном случае из-за чрезмерного левериджа и отсутствия планирования. Рынок — строгий учитель, и он редко терпит опрометчивость, связанную со сделками, порожденными отчаянием.


Источник:Новые маги рынка: беседы с лучшими трейдерами Америки , Джек Д. Швагер