Интервью с управляющим фондом Стэнли Дракенмиллер, Интервью с управляющим фондом Стэнли Дракенмиллер . Часть 1 Опции

[fxmen]

Интервью с управляющим фондом Стэнли Дракенмиллер

ИСКУССТВО ИНВЕСТИРОВАНИЯ НА КОЛЕБАНИЯХ

Стэнли Дракенмиллер (Stanley Druckenmiller) принадлежит к узкому кругу управляющих, которые контролируют портфели стоимостью во многие миллиарды долларов. Если человек может достичь почти 40% прибыли с портфелем в 100 млн долларов, это производит впечатление. Но получение таких результатов для фонда со многими миллиардами долларов кажется невероятным. За три года, прошедшие с тех пор, как Дракенмиллер получил от своего учителя и идола Джорджа Сороса активный управленческий контроль над Quantum Fund, он достиг среднегодовой прибыли свыше 38% на активах, варьирующихся от 2 до 3,5 млрд долларов.

Дракенмиллер проделал быструю карьеру с тех пор, как решил бросить аспирантуру и уйти в реальный мир. Проработав менее года фондовым аналитиком в Pittsburgh National Bank, Дракенмиллер был повышен до должности директора исследований по акциям. Дракенмиллер решил, что его неожиданное повышение было капризом эксцентричного, хотя и блестящего руководителя подразделения. Однако можно подозревать, что за этим скрывалось нечто большее, особенно в свете последующих достижений Дракенмиллера. Менее чем через год, когда руководитель подразделения, нанявший Дракенмиллера, ушел из банка, Дракенмиллер получил его место, вновь перескочив через головы целой группы старших управляющих, домогавшихся той же должности. Через два года, в 1980 году, в возрасте всего 28 лет Дракенмиллер ушел из банка и открыл свою собственную фирму по управлению капиталом Duquesne Capital Management.

В 1986 году Дракенмиллер был приглашен в Dreyfus на должность управляющего фондом. Частью соглашения с Dreyfus, однако, было разрешение Дракенмиллеру продолжать управлять его собственным Duquesne Fund. К тому времени, когда Дракенмиллер поступил в Dreyfus, его управленческий стиль преобразовался из обычного подхода в виде держания портфеля акций в эклектическую стратегию, включавшую облигации, валюты и акции, гибкую настолько, что она позволяла торговать любым из этих рынков, открывая как короткие, так и длинные позиции. Dreyfus была настолько очарована врожденным умением Дракенмиллера работать с рынками, что компания создала специально для него несколько фондов, наиболее популярным из которых стал Strategic Aggressive Investing Fund, ставший наиболее результативным в отрасли с даты своего основания (март 1987 года) до ухода Дракенмиллера из Dreyfus в августе 1988 года.

Популярность Дракенмиллера в Dreyfus привела к огромной нагрузке. В конечном счете оказалось, что он должен был управлять семью фондами для Dreyfus плюс своим собственным фондом Duquesne Fund. Напряжение от всей этой работы и его стремление работать с Соросом, которого Дракенмиллер считает величайшим инвестором нашего времени, побудило его перейти из Dreyfus в Soros Management. Вскоре после этого Сорос передал управление своим фондом Дракенмиллеру, ибо сам Сорос посвятил себя цели содействия преобразованию закрытых экономических систем Восточной Европы и бывшего Советского Союза.

Самым долгоживущим показателем результативности Дракенмиллера на рынках является его собственный фонд Duquesne. С момента своего появления в 1980 году этот фонд приносил в среднем 37% прибыли в год. Дракенмиллер подчеркивает, что первые годы работы фонда Duquesne не совсем верно отражают результаты, поскольку в середине 1986 года структура фонда была полностью изменена для того, чтобы соответствовать более гибкому торговому подходу, используемому им сейчас. Если считать от этой более поздней исходной точки, то среднегодовая прибыль Дракенмиллера составляет 45%.

Я проинтервьюировал Дракенмиллера в его квартире во время одного выходного дня. Меня удивила его молодость: я не ожидал, что человеку, в течение нескольких лет управляющему одним из крупнейших фондов в мире, еще нет и сорока. Расположившись с удобством в гостиной, мы начали беседу с рассказа Дракенмиллера о том, как он занялся этим бизнесом.

— Я поступил в аспирантуру, чтобы получить ученую степень по экономике. Однако программа показалась мне слишком уж количественной и теоретической, не имеющей особого отношения к реальной жизни. Я был очень разочарован и во время второго семестра ушел. Я поступил стажером в банк, думая, что стажерс-кая программа позволит мне расширить кругозор и поможет принять решение о том, чем заняться дальше.
Я был в банке уже несколько месяцев, и вдруг мне позвонил управляющий трастового отдела. «Я слышал, что вы учились в университете Мичигана», — сказал он. Когда я подтвердил его слова, он сказал: «Замечательно». Он спросил меня, получил ли я МВА. Я ответил ему, что нет. Он сказал: «Это еще лучше. Зайдите ко мне, у меня есть для вас работа».

— И какую же работу он вам дал?
— Меня наняли на должность аналитика акций банковских и химических компаний.

— Это была работа, к которой вы стремились?
— Я тогда и понятия не имел, какой работой буду в конце концов заниматься. Большинство людей, поступавших на стажерские курсы в банке, стремились стать кредитными менеджерами. Я думал, что дела у меня идут очень хорошо, когда вдруг руководитель кредитного департамента сообщил мне, что кредитный менеджер из меня получится ужасный. Он сказал, что я слишком уж интересовался фактической работой компаний, в то время как специалист по выдаче кредитов должен главным образом заниматься продажами. Он считал, что характер у меня слишком резкий и в целом для продавца не подходит. Помнится, я очень расстроился, когда мне сказали, что ничего у меня не получится, в то время как я считал, что хорошо справляюсь с программой.

— Расскажите мне о своем первом опыте работы на должности фондового аналитика.
— Директором департамента инвестиций был Спе-рос Дреллес, тот самый человек, который меня нанял. Он был очень умным и обладал даром учителя, но при этом был человеком очень эксцентричным. Когда мне было 25 лет, и я проработал в его департаменте всего около года, он вызвал меня к себе в кабинет и объявил, что собирается сделать меня директором отдела исследований акций. Это было довольно странным ходом, ибо моему непосредственному начальнику было примерно 50 лет, и он проработал в банке двадцать пять лет. Более того, все остальные аналитики имели степень МВА и проработали в отделе больше, чем я. «Ты знаешь, почему я так поступаю?» — спросил он. «Нет», — ответил я. «По той же причине, по которой на войну посылают восемнадцатилетних». «И по какой же?» — спросил я. «Потому что они слишком глупы, чтобы не лезть на рожон, — продолжил Дреллес.— Акции компаний с малой капитализацией находятся в состоянии медвежьего рынка в течение десяти лет (этот разговор происходил в 1978 году), и я думаю, что в следующем десятилетии нам предстоит иметь дело с огромным бычьим рынком, вызванным отсутствием ликвидности в этом секторе. Честно говоря, за прошедшие десять лет я много раз обжигался, а ты нет. Думаю, что из нас с тобой получится прекрасная команда, потому что ты слишком глуп и неопытен для того, чтобы знать, что нельзя покупать все подряд. А тот, другой парень, — сказал он, ссылаясь на моего босса, исполнительного директора отдела исследований акций, — он такой же выдохшийся, как и я».

—То есть, по сути дела вы перескочили через голову своего босса. Он, наверное, был очень сильно обижен?
— Да, и это было весьма неприятно. Хотя теперь я понимаю, что, с учетом обстоятельств, босс мой вел себя очень хорошо. Он был очень язвителен, но я, конечно, понимаю его разочарование сейчас гораздо лучше, чем в то время. Не могу себе представить, чтобы я сам вел себя лучше, если бы через двенадцать лет меня заменили 25-летним человеком.

— Очевидно, Дреллес сделал вас руководителем исследовательского отдела не только из-за вашей молодости. Должно было быть что-то еще.
— У меня была природная склонность к этому бизнесу, и думаю, что на него произвела впечатление работа, которую я проделал, анализируя банковский сектор. Например, в то время Citicorp чрезмерно увеличил размещение кредитов на международных рынках, и я дал по Citicorp агрессивно медвежье заключение, что оказалось правильным. Хотя я и не завершил экономического образования, я довольно неплохо разбирался в экономике и, вероятно, производил хорошее впечатление своим пониманием международных денежных потоков.

— Что происходило с результатами ваших исследований?
— Аналитики представляли свои идеи комитету по выбору акций, состоявшему из семи членов. После презентации имел место период интенсивных дискуссий, в течение которого аналитики защищали свои рекомендации.

— Что происходило с рекомендациями после презентации?
— Если большинство членов комитета одобряло идею, то акцию помещали в «разрешенный» список. После того, как акция помещалась в этот список, ее могли покупать портфельные менеджеры банка. Они не имели права покупать акции, не включенные в этот список.

— А что происходило, если вы занимали медвежью позицию по акции?
— Если такая рекомендация принималась, то акции такой компании исключались из списка.

— Вам нравилось быть аналитиком?
— Я обожал эту работу. Я приходил на работу в шесть утра и оставался до восьми вечера. Помните, что это был банк, а не брокерская фирма, в которой такой рабочий день является нормой. Интересно, что хотя Дреллес проработал в банке тридцать лет, он тоже работал по похожему расписанию.

— Какого рода аналитический подход использовали вы при оценке акций?
— Когда я только начал, я составлял очень подробные бумаги, охватывающие каждый аспект акций данной компании или всей отрасли. Прежде чем попасть на презентацию в комитет по отбору акций, я должен был подать свой отчет директору по исследованиям. Я очень хорошо помню, как вручил ему свою справку по банковской отрасли. Я очень гордился своей работой. Однако он прочитал ее и сказал: «Эта вещь бесполезна. Что заставляет акции двигаться вверх и вниз?» Это замечание подействовало как шпора. После этого я сосредотачивал свой анализ на поиске факторов, тесно связанных с движением цены акции, а не просто изучал все фундаментальные факторы. Честно говоря, даже сегодня многие аналитики по-прежнему не знают, что заставляет изучаемые ими акции двигаться верх или вниз.

— И какой же ответ нашли вы на этот вопрос?
— Очень часто ключевой фактор связан с прибылью. Особенно справедливо это в отношении банковских акций. Акции химических компаний, однако, ведут себя совершенно по-иному. В этой промышленности ключевыми факторами, похоже, являются производственные мощности. Идеальным временем для покупки акций химических компаний является момент, когда из отрасли произошел отток производственных мощностей и появляется катализатор, который может вызвать увеличение спроса. И наоборот, идеальным временем для продажи этих акций является время, когда появляется множество объявлений об открытии новых заводов, а совсем не тогда, когда прибыли начинают уменьшаться. Причина такой поведенческой модели заключается в том, что планы по расширению производства означают, что прибыль через два-три года понизится, и фондовый рынок стремится предвидеть такое развитие событий.

Другой освоенной мною дисциплиной, помогавшей мне определять, куда направится акция — вверх или вниз, — является технический анализ. Дреллес придавал техническому анализу большое значение, а я, вероятно, был наиболее восприимчив к техническому анализу среди всех прочих сотрудников его департамента. И хотя Дреллес был начальником, многие люди считали его чудаком из-за всех тех досье с графиками, которые он вел. Я, однако, пришел к выводу, что технический анализ может быть очень эффективным.


— А как остальные аналитики восприняли ваше назначение на должность директора исследовательского отдела, несмотря на то, что вы были значительно моложе и менее опытны?
— Как только они поняли, что Дреллес принял решение и собирается его придерживаться, они согласились с ситуацией. Однако чуть позже в том же году Дреллес ушел из банка, и я сразу почувствовал себя очень незащищенным. Мне было всего 25 лет, а руководителям других департаментов было за сорок и даже за пятьдесят. Как только разнеслась весть об уходе Дреллеса, началась борьба за власть между руководителями отделов, стремившимися занять его должность.

Утром каждого понедельника я и руководители других отделов должны были представлять свои взгляды начальнику трастового департамента, который был юристом без какого-либо опыта в инвестировании. Считалось, что он потом использует наши презентации при принятии окончательного решения по замене Дреллеса. Очевидно, все решили, что я им не конкурент. Общее мнение сводилось к тому, что мне повезет, если я хотя бы смогу удержаться на своем посту директора исследовательского отдела, не то что унаследую должность Дреллеса.

Но, как оказалось, вскоре после ухода Дреллеса был свергнут шах Ирана. И здесь по-настоящему окупилась моя неопытность. Когда сместили шаха, я решил, что мы должны вложить 70% наших денег в акции нефтяных компаний, а остальное — в акции компаний военно-промышленного комплекса. Такой порядок действий казался мне настолько логичным, что я ни о чем другом и не думал. В то время я даже не понимал, что такое диверсификация. Как директор исследовательского отдела, я имел полномочия пропускать в комитет по отбору акций только те рекомендации, которые мне нравились, и я использовал это свое право, чтобы ограничить наши презентации преимущественно акциями нефтяных и военных компаний.

И вот по понедельникам я каждый раз представлял эту стратегию начальнику трастового департамента. Неудивительно, что руководители других отделов возражали против моей позиции, хотя бы просто из чувства противоречия. Они пытались опровергать все, что я говорил. Однако бывает такое время в вашей карьере, когда все, что вы делаете, оказывается правильным — и это был один из таких периодов. Конечно, сейчас я бы и мечтать не посмел вкладывать 70% портфеля в акции нефтяных компаний, но в то время ничего лучшего придумать не смог. К счастью, это оказалось идеальной позицией, и список отобранных нами акций во много раз превзошел S&P 500. И примерно через девять месяцев меня, к всеобщему полному удивлению, назначили на бывшее место Дреллеса — на должность директора инвестиционного департамента.

— Когда вы ушли из банка?
— В 1980 году я отправился в Нью-Йорк, чтобы сделать там одну презентацию. После беседы один из слушателей подошел ко мне и воскликнул: «Вы — ив банке! Какого черта вы там делаете?» Я ответил: «А что еще мне делать? Честно говоря, я думаю, мне повезло, что я там работаю — с учетом уровня моего опыта». Поговорив со мной еще пару минут, он спросил: «А почему бы вам не открыть свою собственную фирму?» «А как я могу это сделать? — спросил я. — У меня же совсем нет денег». «Если вы откроете свою собственную фирму, — ответил он, — я буду платить вам 10 тыс. долларов в месяц только за то, чтобы иметь право поговорить с вами. Вам даже не потребуется писать никаких отчетов».

Чтобы было ясно, о чем идет речь, скажу, что когда я начал работать в банке в 1977 году, я получал 900 долларов в месяц. Когда меня сделали директором исследовательского отдела, моя годовая зарплата составляла всего лишь 23 тыс. долларов, а все аналитики, которые мне подчинялись, зарабатывали больше, чем я. Даже после повышения до должности Дреллеса я все равно зарабатывал лишь 48 тыс. долларов в год. В этом контексте предложение получать 10 тыс. долларов в месяц, не считая денег, которые я мог заработать, управляя фондами, показалось исключительно привлекательным. Я решил, что даже если полностью провалюсь, все равно смогу найти другую работу, где мне будут платить больше, чем сейчас в банке.

И вот в феврале 1981 года, наняв еще одного аналитика и секретаршу, я открыл Duquesne Capital Management. Мы начали с управления одним миллионом долларов, что на первых порах приносило нам 10 тыс. долларов за год. Большая часть нашего дохода поступала от ежемесячного гонорара в 10 тыс. долларов за консультации в соответствии с нашим соглашением. Начали мы исключительно хорошо, поймав резкое восходящее движение акций компаний с малой капитализацией. К середине 1981 года акции повысились до верхней границы своего оценочного диапазона, а процентные ставки в то время подскочили до 19%. Это была одна из самых очевидных в истории рынка ситуаций для продажи. Мы на 50% перешли в деньги, что по тем временам, я думаю, было по-настоящему радикальным шагом. Затем, в третьем квартале 1981 года, мы потеряли все.

— Я не понимаю. Как вы могли все потерять, если перешли на 50% в деньги?
— Ну, мы потеряли на 50-процентной позиции, которая еще оставалась.

— Да, но вы ведь могли потерять только половину от того, что теряли все остальные.
— В банке стандартная процедура заключалась в том, чтобы всегда быть почти полностью инвестированными, и хотя я в банке больше не работал, я, очевидно, еще сохранял в значительной степени этот образ мышления. Вы должны понимать, что в июне 1981 года я был настроен невероятно по-медвежьи. И мое мнение было абсолютно правильным, но мы все равно в третьем квартале потеряли 12%. И я сказал своему партнеру: «Это преступление. Мы никогда еще не были так уверены в медвежьем характере этого рынка и все равно свели квартал с убытком». И прямо тогда мы раз и навсегда изменили нашу инвестиционную философию так, чтобы если когда-нибудь в будущем у нас снова будет такое медвежье настроение в отношении рынка, мы будем выходить в денежную позицию на 100%.

В четвертом квартале 1981 года фондовый рынок частично восстановился. В то время мы по-прежнему придерживались исключительно медвежьих взглядов и сбросили остальную нашу позицию акций. Мы поместили 50% в деньги, а 50% — в долгосрочные облигации. Нам нравилась долгосрочная позиция в облигациях потому, что она приносила 15%, политика ФРС были чрезвычайно жесткой, а инфляция уже быстро понижалась. Это казалось нам настоящим подарком.

Дела у нас шли очень хорошо, и к маю 1982 года активы под нашим управлением выросли до 7 млн долларов. Как-то утром пришел я на работу и обнаружил, что Drysdale Securities — клиент, которого мы консультировали — обанкротилась. Я немедленно позвонил своему знакомому в этой фирме, но его там уже не было.

Я понял, что у меня была проблема, требовавшая немедленного разрешения. Мои расходы составляли 180 тыс. долларов в год, а моя новая база доходов равнялась всего 70 тыс. долларов (1% от 7 млн долларов, которыми мы управляли). Я понятия не имел, как мы могли выжить. В то время наша фирма имела собственных активов чуть меньше 50 тыс. долларов, и я был абсолютно убежден в том, что процентные ставки понизятся. Я взял весь капитал фирмы и вложил его во фьючерсы на казначейские векселя. За четыре дня я потерял все. Парадоксально, но менее чем через неделю после нашего банкротства процентные ставки достигли своего максимума за весь цикл. С тех пор на ту высоту они так уже и не поднялись. Именно тогда я узнал, что вы можете правильно предсказать поведение рынка и все же проиграть, если используете слишком большой леверидж.

В то время у меня был один клиент, который в весьма молодом возрасте продал компанию программного обеспечения. Он передал выручку от этой продажи, весьма значительную, какому-то брокеру, потерявшему половину суммы на опционном рынке. В отчаянии брокер привел его ко мне, и я очень неплохо для него поработал. Поскольку это был частный счет, в отличие от всех остальных моих клиентов, бывших пенсионными фондами, я мог использовать его для открытия короткой позиции на фондовом рынке. Кроме того, я держал длинную позицию по облигациям. Обе позиции процветали, и его счет значительно вырос.

Не зная куда деваться, я встретился с этим клиентом и спросил, не заинтересует ли его финансирование нашей компании в обмен на приобретение ее части. В то время это, вероятно, выглядело глупейшей сделкой, ибо фирма наша имела чистый убыток в 40 тыс. долларов и заложенный дефицит в 110 тыс. долларов в год. Управлялась она 28-летним человеком, имевшим всего лишь однолетний опыт работы и никакой репутации. И я продал ему 25% компании за 150 тыс. долларов, чего, как я рассчитал, будет достаточно, чтобы продержаться еще двенадцать месяцев.

Через месяц начался бычий рынок, и в течение примерно года управляемые нами активы выросли до 40 млн долларов. Я думаю, что 1983 год был первым годом, когда я заработал больше, чем моя секретарша. С середины 1983 до середины 1984 года у нас был период некоторого спада, но компания уцелела, и в дальнейшем дела у нее шли очень хорошо, особенно когда начался бычий рынок в 1985 году.

— С учетом успеха вашей собственной торговой компании, почему вы ушли в Dreyfus на должность управляющего фондом?
— В 1985 году я познакомился с Говардом Стайном, предложившим мне консультационное соглашение с Dreyfus. Он, в конечном счете, убедил меня официально поступить в Dreyfus на должность управляющего парой их фондов. Они даже скроили новые фонды Dreyfus специально под мой стиль инвестирования. Частью соглашения было разрешение мне продолжать управлять своим фондом Duquesne Fund. Собственно говоря, я управляю Duquesne и по сей день.

— Расскажите о своем личном опыте накануне, во время и после краха фондового рынка 1987 года.
— Первая половина года была замечательной, потому что я был настроен в отношении рынка оптимистично, и цены шли прямо верх. В июне я изменил свое мнение и фактически полностью перешел в короткую позицию. Следующие два месяца были очень тяжелыми, поскольку я боролся против рынка, а цены все шли и шли верх.

— Что определило выбор времени для вашего переключения с бычьей на медвежью позицию?
— Это было сочетание ряда факторов. Оценки были чрезмерно завышенными: дивидендный доход понизился до 2,6%, а коэффициент цена/балансовая стоимость достиг исторического максимума. Кроме того, уже некоторое время ужесточала свою монетарную политику Федеральная резервная система. Наконец, технический анализ показывал, что рост цен поддержан не всем рынком — а именно, сила рынка была в основном сконцентрирована в акциях с большой капитализацией, а широкий спектр других выпусков сильно отставал. Этот фактор заставлял рост выглядеть как мыльный пузырь.

— Как вы можете использовать оценку справедливой стоимости акций для выбора времени сделки? Разве не был рынок уже некоторое время переоценен до того, как вы перешли от длинной позиции к короткой?
— Я никогда не использую такую оценку для выбора времени выхода на рынок. Я использую для тайминга показатели ликвидности и технический анализ. Такая оценка лишь говорит мне о том, как далеко может зайти рынок после того, как появится катализатор, изменяющий направление рынка.

— И что это за катализатор?
— Этот катализатор — ликвидность, и я надеюсь, что мой технический анализ его сможет разглядеть.

— А что происходило с ликвидностью в 1987 году?
— Федеральная резервная система ужесточала свою политику с января 1987 года, и доллар падал, что позволяло предположить, что ФРС произведет дальнейшее ужесточение.

— Какая была у вас прибыль в первой половине 1987 года прежде, чем вы переключились с длинной позиции на короткую?
— В разных фондах результаты были разные. В то время я управлял пятью различными хеджевыми фондами, и в каждом использовалась своя стратегия. Прибыль фондов составляла что-то между 40 и 85 процентами в то время, как я решил переключиться на медвежью позицию. Пожалуй, лучшие результаты были у Dreyfus Strategic Aggressive Investing Fund, который в течение второго квартала повысился примерно на 40%(это был первый квартал деятельности фонда). Это, безусловно, был замечательный год — до того момента.

Многие управляющие фиксируют прибыль, когда достигают значительного роста в начале года. Я же придерживаюсь философии, подкрепленной господином Соросом, что когда вы получаете право быть агрессивным, вы должны вести себя агрессивно. Именно годы, когда вы начинаете с большой прибылью, и есть те годы, когда вы должны стремиться к максимальной прибыли. И поскольку в том году у меня была приличная прибыль, я считал, что могу позволить себе какое-то время пойти против рынка. Я знал, что бычий рынок должен закончиться. Я просто не знал, когда. Кроме того, из-за невероятно завышенной оценки рынка я считал, что когда окончится бычий рынок, конец этот будет весьма впечатляющим.

— Насколько я понимаю, вы держали свою короткую позицию вплоть до достижения рынком вершины пару месяцев спустя.
— Верно. К 16 октября 1987 года Доу опустился почти до уровня 2200 после того, как сделал вершину на уровне выше 2700. Я более чем покрыл свои более ранние убытки по короткой позиции и снова имел очень прибыльный год. Именно тогда я сделал одну из самых трагических ошибок всей своей торговой карьеры.

Из графика следовало, что вблизи уровня 2200 находилась сильная зона поддержки, судя по торговому диапазону, который развивался на протяжении большей части 1986 года. Я был уверен, что рынок на этом уровне удержится. Я также играл с позиции силы, потому что имел прибыль по своей длинной позиции в начале года, а теперь выигрывал и по коротким позициям. И с чистой короткой позиции я перешел на 130-процентную длинную позицию (процентное число выше 100 означает использование ле-вериджа).

— И когда вы совершили этот переход?
— После обеда в пятницу 16 октября 1987 года.

— Вы перешли из короткой позиции в длинную за день до краха? Не может быть!
— Совершенно верно, и в тот день из-за высокой ликвидности мне было очень легко изменить свою позицию.

— Я не то чтобы удивлен, но как-то озадачен. Вы неоднократно говорили, что придаете техническому анализу огромный вес. И коль скоро рынок в то время падал вертикально вниз, разве технический анализ не удерживал вас от этой сделки?
— Ряд технических индикаторов позволял предположить, что рынок в тот момент был перепродан. Более того, я думал, что огромная ценовая база вблизи уровня 2200 обеспечит исключительно сильную поддержку — по крайней мере, временную. Я считал, что даже если я совершенно не прав, рынок в понедельник утром не уйдет ниже уровня 2200. Я решил, что в понедельник утром дам длинной позиции полчаса времени, и если рынок не отскочит вверх, я выйду.


продолжение беседы с управляющим фондом Стэнли Дракенмиллер
Часть 2